Барабаны продолжали отбивать свою зловещую дробь. Очевидно, все, кого здесь ждали, уже пришли, поскольку факелы и фонари погасли. Бой барабанов наконец-то замер вдали. Чей-то громкий голос издал клич на непонятном мне языке, и двустворчатые двери распахнулись.

Толпа восторженно ахнула. Все, как один, преклонили колени и потупили взоры. В лунном свете появилась женская фигура, и я понял, что это и есть Владычица Мамалуа.

ГЛАВА XXXII

ВЫНЮХИВАНИЕ

Волосы ее скрывал высокий головной убор, украшенный камнями; рук почти не было видно под побрякушками; поясом ей служил кушак, какой можно увидеть на древнеегипетских фресках, — он тоже был усыпан драгоценностями. В серебристом свете, заливавшем ее с головы до ног, обутых в сандалии, фигура была похожа на статую Изиды. Гулкие барабаны смолкли, все собравшиеся перед возвышением пали ниц, и по толпе пронесся то ли стон, то ли вздох. Я был ошеломлен, заворожен появлением женщины. Она стояла в каких-то двадцати шагах от меня, и я, будто зачарованный, смотрел в нефритово-зеленые глаза Владычицы Мамалуа — колдуньи и верховной жрицы вуду. Это была дочь доктора Фу Манчи!

Смит вовремя потянул меня вниз, иначе я один остался бы на ногах. Прежде я преклонял колена перед священником, а сейчас пал ниц перед ведьмой!

Смит сжал мою руку, призывая к молчанию.

Она заговорила по-гаитянски, потом по-французски и еще на каком-то неведомом мне наречии. Звук ее голоса, казалось, действовал на слушателей, как сводящий с ума наркотик. Они стояли, выкрикивая что-то нечленораздельное, жестикулировали. Смит пододвинулся совсем близко.

— Неизвестный язык, — прошептал он. — Тайный язык вуду.

Голос у Фа Ло Ше был звонкий, как колокольчик, и разносился вдаль и вширь, как и положено голосу великой актрисы. Ее речь сопровождалась приглушенным, но страстным барабанным боем.

Неистовство слушателей все нарастало, некоторые превратились в настоящих одержимых. Люди стонали, скрипели зубами, бились в судорогах. Вникнуть в содержание речи я не мог, но мне была вполне очевидна общественная опасность этой женщины.

Вдруг, повинуясь какой-то команде Владычицы Мамалуа, все закрыли лица руками и принялись рьяно молиться. Фа Ло Ше умолкла и застыла с воздетыми вверх руками, будто статуя.

— Она попросила их помолиться о знамении Дамбаллы, бога змеи, — прошептал Смит. — Думаю, нам вот-вот откроется истинная цель этого сборища.

Но даже Смит не мог предвидеть чуда, свидетелями которого нам предстояло стать. Барабаны смолкли.

Мы стояли в густой тени частокола, но нас заметили бы, если бы кольцо факелов вокруг святилища вспыхнуло вновь. Внутри этого кольца фанатики корчились на земле в экстазе молитвы. Дочь Фу Манчи стояла неподвижно, подняв блестящие глаза к Луне.

И вот пришел волшебный ответ на их молитву.

Раздался резкий гортанный голос. Смит так крепко сжал мне руку, что я поморщился. Первых слов я не разобрал, но следующая фраза прозвучала по-гаитянски, а потом властный голос принялся вещать по-французски:

— Я, Дамбалла, слышал вопрос. Я отвечаю. Я здесь, среди вас, но ваши слепые глаза не видят меня. Я прихожу, потому что здесь есть предатели, шпионы, те, кто дерзает не ради славы африканской расы, а ради собственной выгоды. Сегодня вечером будет больше вынюхивания. Настоящие люди, держитесь. Шпионы, я вас найду! Ко мне, слуги мои! Это говорит Дамбалла.

Усыпанные драгоценностями белые руки Фа Ло Ше опустились, я увидел ее сжатые кулаки. Негр и негритянка справа и слева от разрисованной двери, казалось, окаменели. Все молитвы смолкли. Послышалась какая-то возня, потом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Хотя говорящий, казалось, стоял рядом с верховной жрицей, никого не было видно.

Но голос Дамбаллы был голосом доктора Фу Манчи.

Три фигуры в страшных ритуальных масках, с факелами в руках вышли из густой поросли слева от помоста; три другие появились справа. Наконец со стороны частокола на освещенную площадку выступил гигант с кривой турецкой саблей, в маске. Все застыли в тревожном ожидании, будто наэлектризованные. Смит сжал мою руку будто щипцами.

— Положение критическое, Кэрригэн! — прошептал он мне на ухо. — Нас заметили! Не сопротивляйтесь, это бессмысленно. Мы можем надеяться только на…

— Вынюхивание начинается! — вскричал резкий голос. — Сыновья и дочери Дамбаллы, вам ничто не угрожает.

Последние слова были повторены по-гаитянски, потом — на непонятном наречии. Повинуясь этому бестелесному голосу, гигант с саблей начал свой зловещий досмотр. Люди испуганно жались друг к дружке, я слышал, как клацают их зубы. У выхода стояли люди в масках. Путь к отступлению был отрезан.

Все лица подвергались тщательнейшему осмотру. Время от времени жуткий гортанный голос что-то бормотал на непонятном языке. Вдруг послышалась отрывистая команда. Кривая сабля коснулась какого-то перепуганного гаитянина. Он завопил так дико, словно получил смертельный удар. Однако это был всего лишь крик ужаса. Один человек в маске бросился вперед и вытолкал несчастного на площадку перед храмом. Тот упал и забился в судорогах. Женщина, прежде стоявшая рядом с ним, рухнула без чувств.

Так началось вынюхивание и продолжалось до тех пор, пока на площадке не оказалось десять человек. Мужчины и женщины стояли на коленях или лежали на земле, а вся толпа вокруг бормотала молитвы, причем это были вовсе не молитвы вуду. Дети Дамбаллы, прежде молившиеся своему божеству, теперь упрашивали бога христиан изгнать нечистого кумира.

Многие теряли сознание, когда «нюхачи» проходили мимо них, но дочь Фу Манчи, гордая, неподвижная, молча стояла на месте, сверкая широко раскрытыми глазами.

Человек с саблей в сопровождении своей жуткой свиты приблизился к нам, и вдруг гортанный голос заговорил по-английски.

— Чую врагов… Больше света, больше света! Вот они где!

Ятаган сверкнул передо мной. Голос доктора Фу Манчи звучал слева от человека с саблей. Я не удержался и в безумном порыве ударил кулаком туда, где, по моим расчетам, должна была находиться голова доктора.

Как ни удивительно, она была именно там! Я вскользь ударил по человеческой скуле, в этом сомневаться не приходилось. И тут прямо из воздуха возникла зеленая рука. Раздался дикий крик, и мне на голову, казалось, обрушилась тяжеленная гиря.

ГЛАВА XXXIII

ДОКТОР МЭРРИОТ ДАУТИ

У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, как я пришел в себя. Голова болела как никогда прежде, я ничего не соображал. Я лежал на койке в белой каюте стоявшего на приколе судна. Качки почти не было. Лунный свет вливался в каюту сквозь узкий иллюминатор прямо над койкой. Я попытался сесть. Итогом была новая потеря сознания, но я все же успел на миг выглянуть в иллюминатор и увидел лесистые горные склоны, ущелья и редкие домики.

Прямо напротив меня стояло основательное и большое здание, похожее на замок великана на вершине горы. Его башня, казалось, доставала до Луны.

Я тотчас же рухнул снова, но успел понять, что это — Цитадель, неприступная крепость короля Кристофа, ныне безлюдная и всеми избегаемая. Единственным ее обитателем был неугомонный дух этого чернокожего правителя.

Очнувшись во второй раз, я обнаружил, что головная боль прошла, а на лбу у меня влажная повязка. Я лежал в постели в чужой шелковой пижаме, в безупречно чистой комнате, в которой я тотчас узнал больничную палату. Значит, Цитадель мне просто пригрезилась. Я попытался сообразить, что случилось.

Должно быть, воздушное прикрытие подоспело раньше, чем рассчитывал Смит.

Едва я успел прийти к этому выводу, как дверь, на которой не было ни ручки, ни замочной скважины, бесшумно скользнула в сторону, и вошел мужчина в длинном белом халате, несомненно врач.

Он на миг остановился и удовлетворенно улыбнулся, увидев, что я в сознании. Это был пожилой человек с седеющей бородкой клинышком, красивым лбом и проницательными глазами диагноста. Он напоминал Ван Дейка, и по какой-то причине его лицо показалось мне знакомым.